Тверской фольклор: мастерская воспитания личности

[Tverzha]

Автор: А. Б. Намзин

Материал опубликован с разрешения автора. Ранее работа была издана в краеведческом альманахе «Удомельская старина» № 25 ( декабрь 2001 г.), № 26 (февраль 2002 г.)

“Воспитание, созданное самим народом и основанное на народных началах, имеет ту воспитательную силу, которой нет в самых лучших системах, основанных на абстрактных идеях или заимствованных у другого народа”. (К.Ушинский)

Этнопедагогика русского народа, создаваемая веками, включает в себя множество элементов, составляющих единую систему воспитания подрастающего поколения. Задача ставилась одна: вырастить человека, способного выжить в этом (часто враждебном) мире. И всё это — через участие в сложной системе религиозных (реже светских) обрядов, игр, знания преданий и традиций, способных сформировать менталитет (национальную идентификацию), привить нормы морали, дать необходимые знания об окружающем мире (и понимание своего места в этом мире), развить сообразительность, трудолюбие, выносливость, бережное отношение к При-Роде (природа — то, что окружает мир человеческого рода, находится вокруг).

Рождается человек. Что ждёт его уже с момента рождения? “Когда рождался ребёнок, то послед, пуповину не выбрасывали, а клали в деревянный ящичек и закапывали. Люльку подвешивали к пружине, которая крепилась на крюке в потолке, посреди избы и качали люльку вверх-вниз. Или привязывали к люльке верёвочку, другой её конец к ноге бабушки; та сидит, прядёт и люльку качает.

Сверху люльку закрывали полотном, т.ч. ребёнка и не видно было — от дурного глаза. Пеленали ребёнка свивальником — это длинная мягкая материя, шириной сантиметров 15. Им пеленали ребёнка полностью, с пяток до плеч — это чтобы ручки и ножки были пряменькие, все косточки, суставы на место встали. И спали дети так лучше. Качая люльку, обязательно пели колыбельные песни:

Баю-баюшки-баю,
Живёт барин на краю.
Он не беден, не богат -
У него много ребят.
У него много ребят,
Все по лавочкам сидят.
Все по лавочкам сидят,
Кашу масляну едят.
Кашка масляная -
Ложка крашеная.
Ложка гнётся, нос трясётся,
Сердце радуется.

Ай, люли, люли, люли,
Прилетели к нам гули.
Прилетели гуленьки,
Сели около люленьки.
Стали гули ворковать,
Лене спать не давать.
Уж вы кыш, гули, долой,
Полетайте вы домой!
Полетайте вы домой,
Дайте Леночке покой.

Ты играй, коток,
Ты приди к нам на часок.
Ты приди ночевать,
Нашу Леночку качать.
Лена выспится и куражится,
Во зелёный сад пойдёт,
Разгуляется.

(Клавдия Реброва, Сельцо Карельское).

А вот мнение красноярского учёного, доктора медицинских наук Владимира Базарного, живущего ныне в подмосковном Сергиевом Посаде: “Почему все народы мира воспитывали детей в этой люльке-качалке? Мы провели исследования и выяснили — это универсальное изобретение, которое позволяет новорожденному приспособиться к гравитации Земли. Ведь младенец, по существу, держит на своих плечах земной шар! Дети, не воспитанные в люльке-качалке, навсегда будут моторно и психически закрепощены. Первые девять месяцев — только грудное вскармливание, только в люльке-качалке и только под колыбельные песни… Только так можно вырвать ребёнка из первичных инстинктов страха. Мать должна петь колыбельные песни. Если ребёнок не ощутил полноту любви в глазах матери и отца, которая выражается в песне, сливающей воедино чувство и мысль, он никогда не сможет нести первичную любовь матери в своей последующей жизни…”

Колыбельные песни — это заговоры-обереги, основанные на магической силе воздействия слова и музыки, на их способности успокоить, уберечь, охранить.

“Упоминание кота в песнях связано с разными бытовыми поверьями — думали, что кот приносит сон и покой ребёнку; существовал даже обычай прежде ребёнка в колыбель класть кота, чтобы ребёнок лучше спал. Обычны в колыбельных песнях и упоминания о “гульках” — голубях, названных так по призывной кличке: “гуленьки”, “гули”! В народном языке “голубить” означало ласкать, нежить, миловать. Слова “баю-баюшки-баю” от слова “баить”, “баять”, т.е. говорить; старинное значение слова “баить” или “баять” — шептать, заговаривать.” (из книги В.П.Аникиной “Русские народные песни”).

Магия звуков, гармония движений сопровождали ребёнка с первых мгновений его жизни. Насыщенность первых месяцев (и даже лет) жизни ребенка различными оберегами и обрядами должно было защитить его от болезней, дать организму окрепнуть — ведь смертность в младенчестве была очень высока.

В момент рождения ребёнка просили священника открыть райские ворота (в алтарь), чтобы легче было разрешиться от бремени роженице. Детей больных параличом проносили через райские ворота. От сглаза пелёнку трижды продевали сквозь дверную ручку (изнутри и снаружи двери). Чтобы ребёнок начал раньше ходить “резали путы”: в момент, когда ребёнок пытался встать на ножки, но ещё не сделал первый шаг, родители сзади, не испугав дитя, ножом сверху вниз между ножек “разрезали путы”. В случае, если ребёнок долго писался, сажали его на заслонку от русской печи (что закрывает устье). Посадив так, чтобы ручка заслонки была между ножек, приговаривали: “Как заслонка сухая, так и попка сухая!” Чтобы ребенка не сглазили, ставили ему на лбу, чуть выше межбровья, сажей точку (или же проводили полоску). Если ребёнок ел много, но не впрок (был рахитом), то его сажали под стол и ухватом легонько бодали в голое пузико”. ( Н.И. Смородина, п. Мста).

Лучшей детской гимнастикой, способной развить координацию движений, считаются многочисленные пестушки и потешки. Пестушки – песенки и стишки, которыми сопровождали первые сознательные движения ребёнка. Потешки же — это песенки и стишки к первым играм ребёнка с пальцами, ручками и ножками. В удомельских деревнях и поныне их можно увидеть и услышать. Берут ручки ребёнка в свои и в такт песне хлопают в ладоши, а при последних словах разводят ручки и, подымая их мягко опускают на голову ребёнка:

- Ладушки, ладушки,
Где были? — У бабушки.
— Что ели? — Кашку.
— Что пили? — Бражку.
Кашка вкусненька,
Бражка сластенька.
Полетели, полетели-
На головку сели!

Изображая пальцами рога, щекочут ребёнка и приговаривают:

Идёт коза рогатая
За малыми ребятами:
Кто маму не слушает,
Того забодает, забодает, забодает!

Ребёнка качают на коленях, затем их раздвигают и, придерживая малыша за ручки, сбрасывают с колен:

По кочкам, по кочкам,
По маленьким листочкам
Провалились в ямку — бух!

Если ребёнок ушибся и плачет, то потирают ушибленное место и поют (приговаривают):

У кошки боли,
У собаки боли,
У Антошки не боли!

А в результате — незаметно и ненавязчиво — уже к двум-трём годам ребёнок оказывается вполне подготовленным к самостоятельному словотворчеству. Он прошёл необходимую поэтическую и музыкальную школу, получил представление о ритме и рифме.

Давно замечено, что детский фольклор — скороговорки, загадки, дразнилки, считалки отличаются удивительной поэтической изощрённостью” (из книги В.Калугина “Гуси-лебеди”). Ребёнок уже сам пытается озвучивать свои мысли — и тут ему на помощь приходит скороговорка. “Скороговорка, чистоговорка слагается для упражнения в скором и чистом произношении, почему в ней сталкиваются звуки, затрудняющие быстрый говор” (из книги В.И. Даля “Пословицы русского народа”). Многим известна такая, например: “Ехал грека через реку, видит грека — в реке рак. Сунул грека руку в реку-рак за руку грека цап!”

Детский фольклор просто неистощим на приговорки, заклички, поддёвки, дразнилки, молчанки. И если учесть, что всё это веками передается из поколения в поколение именно детьми…

Вот, например, заклички — детские песенные обращения к солнцу, радуге, дождю, птицам, и приговорки — словесные обращения к улитке, жучкам и пр. И то, и другое является пережитком магических обрядов общения со стихиями, который сохранился в детском фольклоре. В деревне Копачёво дети пели на Масленицу:

Солнышко-вёдрышко,
Выгляни в окошечко!
Твои детки плачут,
Сыр покупают,
Собакам бросают –
Собаки-то не едят,
А куры-то не клюют!
Едут господа-бояре
К тебе на гостиво двор –
На пиры пировать,
Во столы столовать!

А вот их обращения к дождю:

Дождик, дождик, перестань!
Мы пойдём в Божий храм –
Богу молиться,
Христу поклониться.
Как у Бога сирота
Отворяет ворота –
Ключом, замочком,
Беленьким платочком.

Дождик, дождик, припусти,
Чтобы хлебушки росли!
На небе тучи,
На поле хлеба кучи.
После надо перестать,
Чтобы хлебушко убрать!

Особенно любят дети божью коровку. Бережно посадив её на свою ладошку и почти прильнув к ней губами, напевают:

Божья коровка,
Лети на небо,
Принеси нам хлеба –
Чёрного и белого,
Только не горелого!
Божья коровка,
Лети на небо –
Дам тебе хлеба!
Божья коровка,
Лети на небо,
Там твои детки
Кушают конфетки -
Всем по одной,
А тебе ни одной!

Вскоре ребёнок и сам становился участником некоторых обрядов.

«Мама рассказывала, как в старину засевали поле: когда поле было уже вспахано, бабушка пекла хлеб небольшой, чтобы ребёнок мог его удержать (а маме в ту пору было пять лет). Вставали рано утром. Считалось, что в поле надо брать самого младшего в семье — это была мама. Выезжали в поле. Начинала засевать мама — в одной руке держит хлеб, а другой рукой берёт зерно и сеет. От неё требовалось бросить в землю только три горсточки. Верили, что если поле засеет ребёнок, то зерно не погибнет и урожай будет хороший. Ну, а дальше дедушка сам засевал». (Н.И. Смородина, п. Мста).

Отрочество считалось самым благодатным временем для физического и умственного развития. Ведь ребёнок имел достаточно свободного времени, т.к. не был ещё занят в полевых и ремесленных работах. А ничто так не развивает физически, как игры на свежем воздухе. Вот лишь несколько игр, в которые у нас играли: “Рюхи” (“Городки”), “Камешки”, “Десять палочек”, “Коршун”, “Чехарда”, “Клюкохи”, “Шарок”, “Казна”, “Выжимала”, “В колы-забивалы”, “Ножики”, “Маслёнки”, “Чижик”, “В попа-загонялы” (“Палки-догонялки”), “Лапта”, “Штандырь” и пр. Разнообразие игр объясняется большим диапазоном их практической направленности, ведь они развивали, кроме всего прочего, координацию движений, глазомер, выносливость, силу, сообразительность, умение маскироваться… Не могу не вспомнить один случай из своего детства, меня поразивший: мы играли в “Прятки” в районе старого молзавода (в Удомле), и когда нашли всех, не могли найти последнего. Искали до темноты, пока он сам не устал от нас прятаться и объявился… на заборе, мимо которого мы ходили битый час — зашевелился старый половик, сохший на заборе, и из-под него вылез усталый, но довольный Санька Рогов. Целый час он висел “половиком” на заборе!”

Многие игры также являются отголосками древних обычаев и обрядов. Известная, например, игра “Горелки” является поздним остатком брачных умычек. Для сёл, состоящих из одних родственников, важным делом было добывание невест. При господстве многожёнства своих невест не доставало, а чужих не уступала их родня добровольно и даром. Отсюда — необходимость похищений.

Считалки, без которых не начиналась ни одна игра, также имеют древние корни. В родовом обществе жребий решал, кому что делать. Существовали различные формы жеребьёвок. Среди них, вероятно, немаловажное место занимали считалки-жеребьёвки. На кого выпал жребий, тот догоняет, стоит в засаде, готовит ловушку. Словесные формулы, определяющие жребий, звучали как заклинания, и никому в голову не приходило сетовать на несправедливость, если жребий останавливался на нём — это была воля судьбы.

Детская считалка донесла до нас некоторые представления об отношении древнего человека к числу, которому он придавал мистическое значение, видел в нём символ определённых явлений и состояний. Число 3 — символ совершенства, 5 — круговое число, символ течения времени и правосудия, 7 – “святое” число, доброе, 9 -число премудрости и провидения, 4 — колдовское число, 1 и 13 — несчастливые числа.

Вероятно, перед любым важным начинанием люди в прошлом становились в круг и “считались”. Учёные предполагают, что в начале был “голый” счёт, затем счёт стал сопровождаться словесными формулами.

На определённой стадии развития рода возникают табу-запреты на слова, обозначающие животных, птиц, рыб, орудия охоты. Связано это, видимо, с тем, что человеку необходимо было сохранять в тайне от живой природы приготовления к охоте, промыслам. Это касалось и жеребьевки, её надо было провести запутанно и непонятно для “чужих людей”, т.е. зверей, птиц, ветра, луны, звёзд. Для древнего человека все это имело разумное, живое начало. Так возник искажённый, зашифрованный счёт. В считалках среди действующие персонажей встречается заяц, петух и др. Мы имеем дело не только с игровыми образами детей. Когда-то человек видел в животных своих собратьев, ждал от них помощи. И в сказках, и в былинах, и в считалках животные верой и правдой служили человеку” (из книги В.П.Ершова “Сказка-ложь, да в ней намёк…”).

Например, игра “Коршун” начинается со следующих слов:

Первунчики-дробунчики,
Летели голубунчики.
— Заяц — месяц, где был?
— В лесе.
— Чего делал?
— Лыки драл.
— Куды клал?
— В ясли.
— Кто брал?
-Турка, туркин сын,
Родион.
— Поди вон!

Образ зайца, упоминаемый не только в русском фольклоре, весьма неоднозначен. Индийский миф уподобляет зайцу лунный свет (не отсюда ли “заяц-месяц”?). С этим мифом перекликаются сведения, которые мы находим у Дж. Фрезера. В легендах народов Африки заяц является посредником между луной и людьми. Он должен был сообщить им, что смерти нет, что после неё следует возрождение, как возрождается луна каждый месяц. Но заяц исказил смысл послания и был за это проклят луной.

А вот, на первый взгляд, незамысловатая считалка:

Шёл крокодил,
Трубку курил.
Трубка упала
И написала:
“Шишел – мышел,
Первый вышел!”

Или такая вот:

Кокол – мокол,
Шишел – вышел.

Что же это за загадочный шишел?

“Глубокое научное исследование позволяет увидеть в шишеле мифологический персонаж весьма неопределённой специфики. Это и лесной дух, и домовой, и существо, связанное с водой и баней. Он то старичок, то русалка, чертовка или даже баба-яга. Считалка, во всяком случае, связывает шишела с лесом и домом. Она подаёт его как некоего бродячего духа, который бродит по лесу, заходит в дома. И действительно, изучая семантические связи слова “шиш”, учёные отметили, что так в финно-угорских языках называют лесные — бродяг, воров, разбойников, грабителей. Финно-угорское слово “шишке” служит табуистическим, ритуально-почитательным наименованием хищных животных, обитающих рядом с людьми — шаски, хоря, норки. На всём севере ласка почиталась как покровитель скотины, часто ассоциировалась с дворовым, т.е. шишелом, шишаком” (из книги О.А. Черепановой “Мифологическая лексика русского Севера”).

Считается также, что многие считалки являются отголоском тайного счёта слепцов и офеней — торговцев. Вот, например, их счёт до десяти: екой, кокур, кумар, дщера, ленда, шонда, сезюм, вондара, девера, декан. А вот, для сравнения, детская считалка:

Рази, двази,
Тризи, ризи,
Пята, лата,
Щули, мули,
Бубен, крест!

Или вот:

Анки, дранки, триафу,
Меморфана, сиафу,
Ан, ган, легистан,
Легель, легель, лебс!

Умственные способности ребёнка развивали затейливые вопросы, игра слов, загадки и, конечно же, сказки.

Затейливые вопросы задавались обычно самими же детьми друг другу: “Отчего утки плавают? Почему утки плавают? Отчего и почему собака лает на луну? Что тяжелее — килограмм пуха или килограмм гвоздей?”

Загадывание и отгадывание загадок считалось одним из важнейших обрядовых действий. Оно было позволительно только по окончании полевых работ, осенью и зимой. Таким образом старшее поколение сообщало молодёжи свой опыт, свои знания. Подобная “школа” служила обучению житейским наставлениям, условной речи, необходимой в хозяйственном и общественном быту. Функции иносказательной речи в загадках придавалось важное значение — ещё в родовом обществе ценилось умение понять значение, смысл скрытого. Испытания знания иносказательного языка, игравшего большую роль в военных и посольских делах древних племён, становилось условием принятия в род. Неспроста в русских сказках лишь отгадавший три загадки получает желаемое, становится победителем.

Загадки я впервые услышал в 1996 году в деревне Оминово Удомельского района от Ивана Ивановича Иванова (ныне уже покойного). Он, загадывая новую загадку, с усмешкой смотрел на нас, как мы морщим свои умные лбы и пыжимся её отгадать. Любые неверные и неточные варианты им с ходу отметались. Он ждал верного, категорически отказавшись нам подсказывать и, более того, дать отгадку. С некоторыми мы справились довольно быстро, некоторые потребовали не одну неделю, до следующего нашего к нему прихода. Одну загадку я, стыдно признаться, сумел разгадать лишь в этом, 2001 году, т.е. разгадывал её целых пять лет! (Интересно, приняли бы такого долгодума в род? Что-то сомневаюсь.) Некоторые его загадки (разумеется, без подсказок) я предлагаю разгадать и вам:

“Чёрный кот Акулину трёт. Акулина хохочет, ещё хочет”. (Отгадка — тряпочка-обмазка для растирания масла по сковороде. Акулина – сковорода).

“Девочка худенька, дырочка узенька — пять суют, двое глядят”. (Отгадка — варежка, пять пальцев, глаза).

“У девочки сиротки загорелось в серёдке, у доброго молодца закапало с конца”. (Отгадка — печка и чайник).

“Идут лесом, поют басом, несут ящик с мясом”. (Отгадка — похороны).

“Под полом полом стоит барыня с хохлом”. (Отгадка – помело, которое хранили обязательно в подполе).

“Щупал я по рёбрам, дощупался до правды. Правда — хохолок, хватил и поволок” (её я и отгадывал долгих пять лет). (Отгадка – морковь. Чтобы найти морковь покрупнее, ее ощупывают рукой. Когда крупная морковь найдена по основанию, откуда растет ботва (правда установлена), ее вытягивают).

МИР СКАЗКИ

Особая роль в воспитании детей отводилась сказке. Она, и только она имела в себе такие воспитывающие возможности, с какими и сейчас не в состоянии сравниться самые мощные и современные воспитательные технологии. Нет ни одного народа, ни одного затерянного на просторах нашей планеты племени, где не рассказывали бы сказки. Только сказка у любого бесписьменного народа в состоянии объяснить — откуда ты пришёл, для чего, как должен прожить эту жизнь и куда потом уйдёшь… Язык сказки универсален — её с удовольствием можно слушать в любом возрасте. Недаром поморы обязательно брали с собой в море на промысел сказочника, и все издержки за его “проживание” артель брала на себя.

Сказочники особо ценились и среди охотников Сибири, когда несколько месяцев требовалось провести в зимовье, вдалеке от людей. Сказочники-профессионалы, кормившиеся своим мастерством, жили и у нас. В удомельских сказках нередка концовка со словами: “Сказка вся, лгать нельзя. Кабы рюмочку винца, я сказал бы до конца!”

Как правило, сказки (за исключением сказок для детей) летом не исполнялись — не было свободных вечеров. Не исполнялись они в дни религиозных постов. Особенно интенсивно исполнялись они в октябре (в избах, на мельницах), в декабре и в январе до Великого поста.

Удомельские сказки уникальны своим разнообразием жанров. Среди них имеются как просто детские, так и сакральные, сказки-посвящения, способные ответить на многие вопросы ребёнку, уже прошедшему школу загадывания и отгадывания загадок и способному теперь самому понять смысл того, во что его хотят посвятить. Считая эту часть своего повествования особенно важной, я приведу некоторые сказки полностью, по возможности объяснив скрытый от обычного слушателя их смысл.

Лукошечко

“Жил старик со старухой. Родился у них сын. Решили они крестить сына. Пошёл старик к соседу, а сосед у них был богатый. Прогнал он его. Пошёл он тогда к бедняку, а у бедняка была злая собака. Думает старик: “Что делать-то?” Пошёл тогда он по дороге, видит — большой камень стоит, а у камня старичок сидит. Он и говорит старичку: “Покрести моего сына!”. Тот отвечает: “Пойдём, покрещу”. Покрестил он сына, и назвали они его Иваном. Сказал старичок: “Когда исполнится ему восемнадцать лет, скажи ему, чтобы он пришёл к этому камню”.

Потом родился у них второй сын. Старичок этот покрестил и его, и назвали его Степаном. Сказал старичок, чтобы и он пришёл к этому камню, когда исполнится ему восемнадцать лет.

Родился у них третий сын. Покрестили и его, назвали Андреем. И опять старичок сказал, что как исполнится ему восемнадцать лет, пусть придёт к этому камню.

Пришло время, умерли у них отец и мать, и остались они сиротами. Соседи им помогали, давали поесть.

Исполнилось первому брату Ивану восемнадцать лет. Пошёл он к этому камню, а старичок его уже ждёт. Заходят они в подземелье, а там добра всякого, драгоценные камни повсюду… Старичок и говорит ему: “Выбирай, что будешь брать!” Он и говорит: “Возьму я мельницу, намелю муки, напеку хлеба и буду раздавать беднякам”.

Вот исполнилось второму брату Степану восемнадцать лет. Пошёл он к камню, спустились со старичком в подземелье, а там реки молочные текут… Старичок спрашивает его: “Что будешь брать?” А тот отвечает: “Возьму я корову, которая много молока даёт. Надою много молока — буду беднякам раздавать”.

Исполнилось и третьему брату Андрею восемнадцать лет. Пришёл он — старичок говорит: “Что будешь выбирать?” Он отвечает: “Возьму я вот лукошечко”. И ушёл. А через некоторое время пришёл старичок к первому брату Ивану: “Пусти меня переночевать, погреться!” А тот говорит: “Пошёл ты отсюда!” Ну, он и ушёл. Пошёл ко второму брату — Степану. Степан его тоже прогнал. Потом пошёл старичок к Андрею. А Андрей говорит: “3аходи. Сейчас я возьму лукошечко и мы пойдём на базар, купим что-нибудь поесть”. Не знал он, что лукошечко было сказочное, и дало оно ему дар — сказки рассказывать. Пришёл он на базар, стал сказки рассказывать, а люди ему в благодарность целое лукошко еды нанесли. Так он и стал жить — кормиться. А братьев старичок наказал — потеряли они и мельницу, и корову и остались на шишах”.
(Записано у Ивана Быстрова, г.р.1929, в д. Копачёво Удомельского района в 1996 году).

В качестве вступления мне хотелось бы предостеречь читателя от торопливых попыток понять скрытый смысл русской сказки с позиций, как это до сих пор подаётся в начальной школе на уроках чтения — это герой хороший, а этот вот, ребята, злой. (До сих пор в памяти подобный урок. Я во втором классе. Учительница после прочтения сказки спрашивает меня: “Ну и как ты, Лёша, думаешь, корыстный это герой или нет?”. Я тогда не знал ещё значения этих слов, но слово “корыстный” мне понравилось, да и герой тоже. И я ответил: “Корыстный”. Ответ был неверен.)

При знакомстве с русскими сказками следует учитывать, что большая их часть появилась ещё в дохристианский период нашей истории, во времена господства языческих воззрений на окружающий мир. “Язычество принадлежит к архаическому типу культуры… Издревле люди представляли себе мир населённым добрыми и злыми силами, помогавшими человеку или мешавшими ему в достижении его целей. От мировых религий эти представления отличались тем, что несовершенство человека не связывалось с его отпадением от божественного начала (грехопадением). Несовершенство считалось качеством, внутренне присущим всему миру, как земному, так и небесному, как миру повседневности, так и миру таинственных сил природы. В сущности, человек сам был одной из таких сил”. (И.Н.Ионов. “Российская цивилизация, IХ — начало XX в.”). Так же следует учитывать, что некоторым сказкам уже не одна тысяча лет, и они несут в себе элементы как финской культуры (эти народы, двигаясь вслед за отступающим ледником, первыми пришли на эти земли), так и славянской (пришли позже с более южных и степных территорий, отсюда страх перед лесом, отражённый в русских сказках). Как же выглядела тогда эта историческая встреча двух абсолютно разных по генотипу и языку (финны не являются индоевропейцами) народов? Вот как об этом в своём “Курсе русской истории” говорит В.О. Ключевский: “Как они встретились и как одна сторона подействовала на другую? Вообще говоря, встреча эта имела мирный характер. Ни в письменных памятниках, ни в народных преданиях великороссов не уцелело воспоминаний об упорной и повсеместной борьбе пришельцев с туземцами. Самый характер финнов содействовал такому мирному сближению обеих сторон… Народные потоки, проносившиеся по южной Руси, отбрасывали это племя всё далее к северу; оно всё более отступало и, отступая, постепенно исчезало, сливаясь с более сильными соседями”.

Естественно, слияние это не могло не отразиться на языке, на генотипе и религиозных воззрениях будущих великороссов (В.О. Ключевский, там же): “Несколько отчётливее выступает в памятниках и преданиях взаимное отношение обоих встретившихся племён в области поверий. Здесь замечаем следы живого обмена, особенно с финской стороны. Народные обычаи и поверья великороссов доселе хранят явственные признаки финского влияния. Их мифология до знакомства с христианством ещё не дошла до антропоморфизма. Племена эти поклонялись силам и предметам внешней природы, не олицетворяя их; мордвин или черемис (средневековое название марийцев и чувашей. А.Н.) боготворил непосредственно землю, камни, деревья, не видя в них символов высших существ; поэтому его культ является с характером грубого фетишизма. Стихии были населены духами уже впоследствии под влиянием христианства. У поволжских Финнов особенно развит культ воды и леса. Некоторые черты этого культа целиком перешли и в мизологию великороссов. У них, как и у финнов, видною фигурой на мифологическом Олимпе является леший, и является у тех и у других с одинаковыми чертами: он стережёт деревья, коренья и травы, имеет дурную привычку хохотать и кричать по-детски и тем пугать и обманывать путников. В эпосе западных прибалтийских более развитых финнов (Калевале) встречаем образ водяного царя. Это — старик с травяной бородой, в одежде из пены; он повелитель вод и ветров… Эти черты живо напоминают образ водяника или царя морского в известной новгородской былине о Садко… Самая физиономия водяника, как она описана в новгородской былине, весьма похожа на облик водяного бога Калевалы. Водяного знают и в других краях России; но приведённый миф о водянике встречаем только в Новгородской области. Это даёт основание думать, что новгородцы заимствовали его у соседних балтийских финнов, а не наоборот. Наконец, в преданиях, занесённых в древние жития великорусских святых, можно встретить и следы поклонения камням и деревьям, плохо прикрытые христианскими формами и незаметные в южной и западной России”.

Из всего вышесказанного следует, что любая попытка расшифровать русскую сказку задача трудная, в следствии наслоений в ней разных культур и традиций. Но задача эта реально выполнима, поэтому попробуем и мы разобраться, что же скрывается за внешне бесхитростным повествованием сказки “Лукошечко”.

Как известно, сказки интернациональны. Один и тот же сюжет вполне можно встретить и в индийской, и в африканской сказках, сказках других народов. Поэтому и мы начнём с африканского племени скотоводов-масаев. “Масаи верят в бога Дождя, которого зовут Нгаи. По легенде, у Нгаи было три сына. Первому он подарил стрелу, и тот стал охотником, второму — мотыгу, и он стал крестьянином, а третий взял последнее, что осталось — палку, чтобы пасти скот. Он и был отцом всех масаи.” (Из журнала “Вокруг света”, №5 май 2001 г.)

1. СТАРИК СО СТАРУХОЙ. В русских сказках под их образами очень часто скрываются языческие боги (Как пример – “Сказка о курочке Рябе”, где рассказывается о сотворении мира — ведь древние славяне верили, что весь мир подобен огромному яйцу.)

2. ТРИ СЫНА. Число “3” — символ совершенства.

3. ИМЕНА. Сыновья имеют христианские имена: ИВАН — от еврейского “иоханнан” — “благодать Божия”, СТЕПАН – греч, “венценосный”, АНДРЕЙ – греческий “мужественный, храбрый”.

4. БОГАТЫЙ СОСЕД. Возможно, как символ “золотого тельца” (библейской статуи быка из чистого золота, которой поклонялись язычники).

5. ЗЛАЯ СОБАКА. Символизирует здесь нечистую силу. (Вспомним вход в Аид (ад), который охраняет страшный пёс).

В совокупности всё это означает (п.п.4 и 5) лишь одно — выбор веры, и в конечном итоге, приход к вере предков.

6. ВСТРЕЧА. В славянских верованиях проявление судьбы.

7. СТАРИЧОК. Пращур (Род), дед-родоначальник как охранитель рода (родичей). Является центральной фигурой культа предков. Олицетворяет, в данном случае, и родовую память, путь предков.

8. ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ. Число, символизирующее совершеннолетие готовность к (инициации – посвящению во взрослые).

9. КАМЕНЬ. Является предметом финского культа. Кроме того:

а). Межевой знак, охранявший границы родового поля или дедовской усадьбы. Обычно находился на перекрёстке (где на столбе ставили когда-то посудину с прахом предка).

б). В народной традиции объект почитания. Почитаемые камни часто находятся рядом с остатками языческих святилищ. Священными камнями, как правило, были необработанные валуны, часто больших размеров и причудливой формы. Расположенные на берегу озера, реки или у источника, среди деревьев, священные камни составляли единый обрядовый комплекс со своим природным окружением.

в). В русских заговорах является центром координат мифологического мира.

г). У одного из финских народов, саамов, в прошлом был распространён культ священны камней (они называются сеиды). По мнению исследователей, в поклонении сеидам у саамов проявляются две линии верований. С одной стороны, этот культ связан с поклонением предкам, с другой — сейды рассматриваются как покровители промыслов (охоты, рыболовства). Эти последний сеиды представляют собой обычные камни или сложенные из камней пирамиды.

10. ПОДЗЕМЕЛЬЕ.

а). Часто символизирует тот свет. В народных поверьях тот свет-это отдалённое пространство, расположенное либо высоко в небесах, либо глубоко под землёй. Проводниками туда служили ранее умершие родственники, ангелы, святой Николай, архангел Михаил и др. персонажи христианского культа. (В нашем случае речь может идти об одном из обрядов инициации, при котором по прошествии определённых испытаний юноша “умирал” в качестве ребёнка и “возрождался” уже в качестве мужчины. Подобными обрядами руководили опытные наставники-жрецы.)

б). Не стоит исключать и наличие у наших предков особые сакральных мест под землёй — как святилищ, так и тайных школ, где юношей могли посвящать в жрецы, обучать боевым искусствам, ремёслам… И если учесть, что, согласно древним преданиям, в трудные периоды нашей истории целые города уходили под землю, дабы не достаться захватчикам, то и эта версия не является такой уж абсурдной. (Совсем недавно Тверскими археологами на территории Удомельского района на одном из озерных островков раскопано языческое святилище, состоящее из нескольких подземные помещений, использовавшихся, по-видимому, только для ритуальным целей).

11.МЕЛЬНИЦА. Возможно, финский элемент (вспомним волшебную мельницу Сампо в “Калевале”). 3десь: — символ земледелия.

12.КОРОВА. Корова является священным, неприкосновенным животным-тотемом в индийском фольклоре. (В скандинавском же эпосе упоминается небесная корова Аудумла, вскормившая богов-асов). Здесь: символ скотоводства.

1З. ЛУКОШЕЧКО. Здесь: символ жреческой традиции. Выбор пустого лукошечка может означать готовность учиться (как говорит своим ученикам основатель стиля рукопашного боя — “Стиля Кадочникова” — Александр Алексеевич Кадочников: “С какой чаше” ко мне придёте, с такой и уйдёте”. Кроме этого:

а). Как элемент индо-арийской культуры может восходить к варне кшатриев (воинов- шатровиков) — они не имели имущества, Возможно, отсюда и значение имени “Степан” — “мужественный, храбрый”.

б). Вероятен также элемент традиции скоморохов — этой касты бродячих лицедеев, циркачей и сказочников. Т.е. лукошечко, и в том и в другом случае, выступает символом походной жизни, в. безошибочный выбор ребёнком (в данном случае юношей) сакральной по значению вещи характерен и для буддизма, где обряд “тулку” призван выявить в лице ребёнка реинкарнированного ламу — среди массы предметов, в большинстве своём ярких и дорогих, он должен уверенно и безошибочно выбрать “свою”, как правило, неброскую и недорогую.

14. “ОСТАТЬСЯ НА ШИШАХ”. Здесь: остаться ни с чем. На Руси, ещё со времён раннего христианства, существовал обычай воспринимать любого нищего, странника как самого Спасителя — верили, что именно в этом образе сын Божий вернётся на землю. Оскорбить странника означало оскорбить самого Спасителя (сюжет подобного оскорбления и неизбежного наказания за это характерен и для западноевропейской традиции).

Нельзя исключить и финский элемент — словом “шиш” в финно-угорских языках называют лесных бродяг, воров, разбойников, грабителей. Нарушив главное правило жизни в общине — отказав во взаимопомощи сородичу, братья лишаются и покровительства предков. Наказание могло быть одно — изгнание из общины, мира. Изгои и оставались “на шишах”, т.е. становились бродягами, разбойниками — шишами.

Водяной змей

“Собралися девчонки купаться. Разделися на берегу, бельё оставили. А из воды вышел водяной, сам как змей, и лёг одной девушке на бельё. А те девчонки испугались, выскочили, похватали своё бельё. А она то подошла — он на ейном белье и лежит. Говорит: “Пойдёшь за меня замуж, дак, мол, отдам тебе бельё”. Ну вот, она поплакала, согласилася. “А как же я за тебя пойду?” “А вот так!” — дал ей колечко, и очутились они в подводном царстве.

Обернулся он красивым парнем и поженились они, стали жить. Народились у ней дочка и сын. Вот пожила она и говорит: “Я хочу спроведовать моих родителей и сестёр!” Дал он ей колечко, и очутилась она со своими дитями на берегу.

Ну и пришла она домой. Все были рады, что она пришла вот домой с дитям. Ну вот, расспросили её, как, мол, там живёшь? Она всё и рассказала, что у неё жизнь там очень хорошая, муж красивый и хороший, что, моя, только на берег он змеем выводит заколдованным. А они говорят: “А как же ты опять туда-то попадёшь?” А она говорит: “А он за мой выйдет, возьмёт нас”.

А они её и опередили — он вышел из воды то, а они ему голову и отрубили. Она приводит с дитям — он лежит мёртвый и вода вся красная от крови. Она и говорит: “Раз так сделали мои сестры, я не пойду домой”. Сына она оборотила соловьем: “Ты, — говорит, — будь соловушкой!” Дочку оборотила уточкой. “А я, — говорит, — буду серой кукушечкой и буду над своим убитым мужем куковать!” Вот и всё.” (Записано у Клавдии Григорьевны Колесниковой, г.р.1914,в д. Залучье Удомельского района в 1997 году).

“Запродажа водяному”, по мнению исследователей финно-угорский элемент. Позже он был заимствован и русской сказкой. “Данный обряд, — считает Е.А.Тудоровская, — есть отражение архаичного родового обряда принесения человеческой жертвы водяному. “Древний рыболов отдавал духу воды женщину, чтобы больше рыбы было в воде, богаче были уловы: ведь женщина — символ плодородия. Позже этот жестокий обычай забылся. Но сказка сохранила его.” (Из книги Ершова В.П. “Сказка — ложь, да в ней намёк…”).

“…Прямое соответствие между сказкой и (языческим) обрядом встречается не так часто. Чаще встречается другое соотношение… которое можно назвать переосмыслением обряда… Особым случаем переосмысления мы должны считать сохранение в сказке всех норм обряда с придачей ему противоположного смысла или значения обратной трактовки. Такие сказки мы будем называть обращением. Поясним наше наблюдение примерами. Был обычай приносить девушку в жертву реке, от которой зависело плодородие. Это делалось при начала посева и должно было способствовать произрастанию растений. Но в сказке является герой и освобождает девушку от чудовища, которому она выведена на съедение. В действительности в эпоху существования обряда такой “освободитель” был бы растерзан как величайший нечестивец, ставящий под угрозу благополучие народа… урожай. Эти факты показывают, что сюжет иногда возникает из отрицательного отношения к некогда бывшей исторической действительности. Такой сюжет (или мотив) ещё не мог возникнуть как сказочный, когда имелся уклад, требовавший принесения в жертву девушек. Но с падением этого уклада обычай, некогда почитавшийся святым, обычай, при котором героем была девушка-жертва, шедшая, иногда даже добровольно, на смерть, становился ненужным и отвратительным, и героем сказки оказывался нечестивец, который помешал этому жертвоприношению. Это …показывает, что сюжет возникает не эволюционным путём прямого отражения действительности, а путём отрицания этой действительности по противоположности…” (В.Я. Пропп “Исторические корни волшебной сказки”).

Вася Василиса

“Жила-была бабка. У ней был внук Васька. Такой был лодырь! Бабка: “Вась, помоги что-нибудь сделать!” А он ничего не делал. Вот с ребятишками и с девчонками дрался.

Один раз бабка ушла на двор, а ему приснился сон, как будто дедка пришёл, отдал ему мешочек. А и правда мешок!

Вот он взял этот мешок и пошёл на речку купаться. Купался, купался… Ребятишки то вот прибежали, а он побежал — и с веточки мешочек то свой и уронил. И мешочек то поплыл по речке. И вдруг это Васенька то стал Василисой! Приходит домой, и сам себя не узнаёт — у него и косы, у него и то… Вот он стал всё делать. А после этого он обратно пошёл туды. на речку. Пошёл он мешок искать, чтобы расколдоваться. Видит — девчонка тонет, вот он и вытащил эту девушку за косы, и сам стал опять — был Василисой, а стал Васей. С те:, пор так его и звали Вася-Василиса.” (Записано у Ивана Быстрова, г.р. 1929 в д. Копачёво в 1997г.)

Данная сказка относится к новгородским, а, как известно, до 1478 года Удомельская волость входила в состав Новгородской республики. Так вот, в новгородских деревнях того времени существовал обычай — если парень вёл себя не по-мужски, с точки зрения окружающих, то его одевали в женскую одежду и нарекали отныне женским именем. И лишь совершив однажды по-настоящему мужской поступок, а порой и не один, можно было доказать миру обратное. Но это женское имя оставалось уже пожизненным клеймом, как напоминание о былой слабости духа. Таким вот образом наши предки помогали природе выбраковывать недостойных, по их мнению, продолжателей своего рода, снижая риск появления в будущем потомстве таких вот “василис” вместо нормальных “вась”. Интересна и символика данной сказки:

1. ДЕДКА. Пращур, дед-родоначальник как охранитель рода. Здесь: родовая память.

2. МЕШОЧЕК. Здесь: синоним мошонки (от устар. “мошна” — мешок), символическое средоточие мужской силы.

3. КУПАНИЕ. Здесь: обряд инициации. Одним ив этапов его являлось символическое “умирание” в качестве ребёнка и “рождение” мужчины. Для этого, наряду с другими методами, старшие топили юношей в реке, доводя их до состояния почти клинической смерти. Как следствие, уже на биологическом уровне юноша мог чувствовать тот порог, что отделяет его от того, прежнего… Новгородец Вася не смог пройти этот обряд, т.к. не воспитал в себе необходимых для этого мужских качеств.

4.СПАСЕНИЕ ДЕВУШКИ. Здесь: мужской поступок, необходимый для повторного обряда инициации.

Борька-лягушатник

“Жил-был Борька, любил лягушек. Вот так вот. Ходил он на зелёное болото, а одна ему говорит: “Не трогав лягушек!” И вдруг — сделался Борька лягушкой. Ешь твою, сделался лягушкой! Ква-ква! Пришёл домой — такой маленький, ноги короткие, прыгает, говорит: “А! А!” Пришёл он домой матка его с батькой вон выкинули в траву. Он обратно на лягушатник попшел там живёт. Приводят ребятишки — давай лягушек сачком ловить и в карман класть. И этого Борьку-то тоже в карман посадили. А он говорит: “Спасу я вас, ребята!” Сделал он дырку и выпустил этих лягушат. Выпустил, и сам выпгыгнул. И вдруг он сделался настоящим, как был сам, Борькой. Так его и прозвали Борька-Лягушатник”. (Записано у Ивана Быстрова, г.р. 1929, в д. Копачёво Удомельского района в 1997 г.)

Данная сказка отражает ещё один обряд инициации, существовавший ещё в 50-60-х г.г. XX века в Тверской, Новгородской, Псковской и др. областях России. А именно: прежде чем попасть в “партию” (артель, гамыз) — группировку, состоящую из молодых парней и мужиков, юноши проходили своеобразную возрастную школу в “беседах” (ласты, табуны) — так называли объединения подростков, обычно их было три: младшая беседа (костыги) — 5-7 лет, средняя (серёдки) — 7-10 лет, старшая (большаки) — 10-16 лет. В эти.. беседах они проводили время — играли, боролись, дрались на палках, кулаках. Перевод из младшей беседы в ставшую сопровождался обрядом.” (Из статьи Базлова Г.Н. “Полно, полно нам, братцы, крушиться…”).

1. ЛЯГУШАТНИК. Здесь: младшая беседа (для самых “зелёных” — ребятишек 6-7 лет.) И по сей день в деревнях мелководье, где купаются дети, называют “лягушатник”. Борька, которому по возрасту пора уже стать Борисом (т.е. “борцом” по ст. рус.), вращается в самой младшей беседе (“лягушатнике”). В результате, не стремясь к инициации в более старшую беседу, он сам становится “лягушкой” (костыгой, и т.п.)

2. “МАТКА С БАТЬКОЮ ЕГО ВОН ВЫКИНУЛИ…” Здесь: родители, деревенская артель, исключившие его (вспомним Васю-Василису) из полноценной жизни общины.

3. “ПРИХОДЯТ РЕБЯТИШКИ — ДАВАЙ ЛЯГУШЕК САЧКОМ ЛОВИТЬ…” Здесь: отражение обряда инициации, а именно перевод из одной беседы в другую, проводившийся от места к месту по-разному. В частности, ребята из более старшей беседы (серёдки, большаки) приходили в младшую и, выбрав кого-либо, набрасывали тому на шею пояс и уводили с собой. Пройдя определенные испытания, он переходил в более старшую беседу.

4. “СПАСУ Я ВАС, РЁБЯТА!” Борька успешно проходит обряд инициации, выручив “лягушат” и превращается в “настоящего, как был сам, Борьку”. Напоминанием о прошлом остаётся ему прозвище Борька-Лягушатник.

Медвежья Лапа

“Дедка отрубил медведю лапу и принёс её бабке. Бабка пряла на ней шерсть. Медведь узнал об этом, кто на лапе сидит, шерсть прядёт, и пошёл искать лапу. Дедка узнал, что медведь идёт, и выкопал яму. Медведь провалился в яму и его убили. Все думали, что его убили, а он остался жив. Бабка с дедкой его мёдом кормили и оставили у себя жить.” (Записано у Ивана Быстрова, г.р. 1929 г. в д.Копачёво Удомельского района в 1997 г.)

“Скрипи, нога моя!”

“Дед с бабкой отрубили медведю ногу. Он приделал костыль, пошёл в деревню. Нога скрипит, а он поёт: “Скрипи, нога моя, деревяга моя!” Все по сёлам спят, по деревням спят, тольки бабушка не спит, да и дедушка не спит, на моей ноге сидит, моё мясо варит, мою шерсточку прядёт…” Пришёл он в деревню, нашёл деда с бабкой и съел их”. (Записано у Анны Петровны Молчановой, г.р. 1915, в д. Дерягино Удомельского райна в 1998 году).

1. МЕДВЕДЬ. Тотем (животное-предок), родич, божественная сила, хозяин. Тотем, могучий покровитель людей, обеспечивает их пищей. В древности отношения тотема и человека были обусловлена взаимными обязательствами: тотем обязан помогать человеку, защищать его, раскрывать секреты охоты и боя; в свою очередь человек не охотится на такое животное, либо, убивая его, не оскверняет его шкуру бытовым использованием, подкармливает своего зверя.

2. МЕД. Пища бессмертия во многих традициях.

“В сказке, где медведь падает в яму и его убивают камнем, — не является ли этот сюжет сказки отражением архаичной формы охоты неандертальцев на пещерного медведя, законсервированной в виде обряда — ритуального убийства тотема? Ведь, как правило, ритуальное убийство сохраняет архаичные способы охоты, оно как бы имитирует первобытную охоту” (Рыбаков Б.А. “Язычество древних славян”, М., 1981). Эта сказочная подробность, по мнению академика Б.А.Рыбакова, воскрешает события древних медвежьих праздников.

“В карело-финских песнях поётся о специальном обряде захоронения лапы и головы медведя. Смысл ритуального поедания тотема и всех сопутствующие обрядах в том, чтобы сохранить расположение и помощь тотема, приобщившись к нему, перенять его качества — силу, ловкость, крепость, укрепить благополучие рода, его численность. Эти же функции должны выполнять череп и лапы медведя. К ним было особое (фетишистское) отношение. Особое отношение древних к черепам и лапам находит широкое подтверждение в археологических, этнографических и фольклорных материалах. В сознании первобытного охотника медвежья лапа, как наиболее агрессивный орган, олицетворяла силу и стремительность хищника. Медвежья лапа почиталась у финно-угорских народов. Лесной хозяин в сказке карает людей за утилитарное использование отрубленной лапы: варят мясо, прядут шерсть, сушат кожу. Почитание медвежьей лапы требовало, видимо, особого отношения к ней. В курганных захоронения X-XI веков в Приладожье нередко встречается медвежьи фаланги, медвежьи когти — медвежий оберег сопровождает человека и в мире мёртвых, и в мире живых” (из книги В.П. Ершова “Сказка — ложь, да в ней намёк…”).

Волшебный мир сказочных образов не искажал адекватное восприятие детьми окружающего мира. Они, эти образы, лишь способствовали более яркому, эмоциональному его восприятию.

Впереди трудная и далеко не сказочная жизнь. Получены первые представления о ней. И получены не только от родителей, но и от всей общины в целом, что позволяло избежать субъективного (лишь родительского) взгляда на жизнь. Есть общие ценности, есть сокровенные знания, есть древние традиции и обычаи… И всё это требовалось передать потомкам без искажения. Община в целом имела такие знания и передавала их детям, воспитывала их, способствовала культурной и этнической идентификации. В будущем им самим предстояло стать подобными наставниками.

Описанная выше система воспитания существовала на Удомельской земле веками. Она практически исчезла в наши дни, и на то есть не мало причин. Современный воспитательный экуменизм (т.н. “новые воспитательные технологии”), стремительно ворвавшись в Россию, кардинально изменил ценности, цели и задачи воспитания. Но сможет ли “волшебный мир” мониторов заменить нашим детям живое слово, идущее к нам сквозь толщу веков?


Источник