Законы Криве. О Брутеновой и Видевутовой религиозной реформе в Пруссии (право и религия)
От редакции Tverzha.ru
Публикуемые переводы статей с , посвящённые прусской религиозности, расширяют круг доступных на русском языке источников, позволяющих, на наш взгляд, приблизиться и к пониманию религиозности кривской, крывицкой, которая по нашему мнению, должна быть довольно близкой к прусской и, шире, к балтской и, в целом, северо-европейской религиозности. Кривская религиозность ещё ждёт своего настоящего исследования, и мы таким образом, делаем первые шаги на пути накопления материалов, необходимых для постановки проблемы её дальнейшего изучения.
читать дальшеСтатья «Законы Криве. О Брутеновой и Видевутовой религиозной реформе в Пруссии (право и религия)» описывает древний прусский религиозно-этический свод законов и их толкование. Эта работа позволяет составить некоторое представление о ментальности и ценностях пруссов, предоставляя своеобразный «взгляд изнутри» прусского общества (разумеется, если доверять источникам, сохранившим для нас этот свод).
Статья «Святилище Рикойты. Описание Симона Грюнау и культовый контекст Северной Европы в раннем Средневековье» не только погружает нас в дискуссию относительно достоверности сведений С. Грюнау, но и даёт представление о структуре святилищ циркумбалтийского региона, позволяя проследить общий корень у балтской, славянской и скандинавской религиозных традиций.
Надеемся также, что эти статьи станут хорошим теоретическим дополнением к великолепному фильму о Геркусе Мантасе.
К слову, все наши материалы, посвященные истории прусского народа отныне можно найти в рубрике Prūsa.
Вступительное слово Kryŭja.org
Кривско-прусские связи (в самом широком смысле) требуют пристального внимания исследователей. К сожалению, на сегодняшний день, несмотря на большие перспективы, невостребованной темой изучения остаются мифологические параллели и вообще возможная тесная религиозная связь между двумя балтскими ареалами: кривским и прусским. Между прочим, довольно давно уже высказываются мнения, которые, конечно, стоило бы подтвердить или опровергнуть, о принадлежности кривских земель к пространству, где почитался авторитет балтского первосвященника Криве-Кривайтиса. Легендарная традиция связывает начало прусско-литовской теократии с братьями Видевутом (Widewuto, Videvutis) и Брутеном (Bruteno, Brutenis), жившим в середине I тыс. Видевут, согласно легенде, заложил основы социальной организации и светской власти пруссов, Брутен же основал знаменитый культовый центр Ромову и стал первым Крива-Кривайтисом. Сан этот, согласно анонимному средневековому источнику “Церковная история”, был “некогда очень важный в делах святых и судебных во всей земле Литовской: Пруссии, Литве, Жемайтии, Куронии, Земгалии, Ливонии, Латгалии и даже в землях кривичских руссов (KreviczensiumRussorum)” (Narbutt T. Dzieje starozytne narodu Litewskiego. T. I. Wilno, 1835. C. 438). Кстати, еще В. Ластовский, ссылаясь на свидетельства древних исторических источников, замечал: “Взаимоотношения Кривичей и Литвинов уходят корнями глубоко в доисторическое прошлое. Согласно Адаму Бременскому, Кривичи, перед принятием христианства, ездили в Курляндию и Самогитию на поклонение тамошним святыням, а значит, имели общих богов. Карамзин говорит: ‘наименование Кривичи дает право думать, что кривское племя также как и литовское признавало первосвященника Крыве — главой своей веры’” (Ластовский В. История белорусской (кривской) книги: Попытка пояснительной книгописи от Х до начала ХIХ ст. Kaunas, 1926. С. 79).
Публикуя известные из средневековых хроник и народных преданий Уставы Криве, которые долго определяли жизнь прусского общества, с комментарием к ним Таутвидаса Петрикаса, мы хотели бы не только засвидетельствовать существование развитой правовой системы у пруссов, но и ввести этот уникальный сбор древних юридических норм в научный обиход, что, как нам представляется, дало бы плоды при изучении здешней традиционной культуры, в особенности такой ее важной части как обычайное право.
* * *
Глядя на историю религий как на историю не только верований, но и развития мысли, можно подметить влияние религии на возникновение права: право появляется тогда, когда религия более не способна целиком властвовать над человеческой деятельностью. О переходе от религиозных норм к укорененному в логических утверждениях праву свидетельствует появление табу и обычайного права. На начальном этапе этого явления сакральный и правовой порядки соединены и составляют единое целое. И только когда коллективный принцип общественного обустройства сменяется индивидуальным, согласно В. Шиллингу [1], право теряет свое религиозное измерение, секуляризируется. Однако и здесь в дальнейшем сохраняется связь права и религии (религиозных норм, “заветов”).
Легенда про Видевута и Брутена, зафиксированная в хронике епископа Пруссии Христиана (Сhristianus) (1180—1245) и пересказанная Симоном Грюнау (Simon Grunau), Лукасом Давидом (Lucas David) и Эразмусом Стеллой (Erasmus Stella), все чаще становится объектом внимания исследователей. Раньше упомянутую легендарную часть летописей однозначно отбрасывали и не считали историческим источником, но в последнее время становится всё больше исследователей, которые пытаются оценивать легенды иначе (В. Шименас [2], В. Топоров, Г. Береснявичус [3]…).
Взглянем на сбор религиозных и политических норм как на фрагмент начал общего правового строя.
Пересказывая хронику епископа Христиана, С. Грюнау, Э. Стелла и Л. Давид дают семнадцать пунктов Уставов, которые на собрании “наимудрейших” зачитал Брутен [4].
Никто без разрешения criwen kirwaito [5] не может почитать богов или вводить в страну чужого бога: высшими богами должны быть Patollo, Patrumppo, Perkuno, ведь они нам дали землю и людей, и дадут еще более.
Ради них мы признаём criwen kirwaito нашим высшим властителем, а также его преемников, когда они будут сошедши до милостивых богов и когда вайдилы в Rikkoyott их выберут.
Мы должны оказывать почет и слушаться (бояться) наших святых богов и нашего criwen kirwaito, ведь после этой жизни они нам дадут красивых женщин, много детей, сладких напитков, хорошей еды, летом белой одежды, зимой теплых покрывал, и мы сможем спать в больших мягких кроватях и, имея хорошее здоровье, будем услаждаться и танцевать. У дурных <людей>, которые их не будут чтить, они отберут то, что те имеют, и там их будут истязать разными испытаниями.
Все страны и соседей, которые чтят наших богов и приносят им жертвы, надо любить и уважать. Тех же, кто богов поносят или вредят им, мы должны убить огнем и палками, и никогда не быть их друзьями.
Мужчины могут иметь трех законных жен. Первая и старшая должна быть того же рода и происхождения, который был вместе с нами, когда мы пришли в эту страну. Другие могут быть из здешних.
Когда человек отягощен больными женщинами, детьми, братьями, сестрами, родственниками (слугами) или когда он сам становится немощным, тогда он может выбирать, желает ли он сжечь сам себя или другую немощную особу, ведь слуги наших богов должны не сетовать, а радоваться.
Когда некто хотел бы сжечь себя сам ради наших святых богов или сжечь своих детей (здорового младенца), то мы им позволяем <это>, говоря, что они через огонь станут святыми, чтобы быть в состоянии радоваться с нашими богами.
Когда муж или жена нарушили брачную присягу, таких надо сжечь вдалеке от наших святых богов и их пепел рассыпать на дороге; их детей надо надо считать недостойными быть вайдилами.
Когда женщины отказываются давать мужу свои тела для брачных отношений, от него зависит, <что> он может их сжечь. Их сестер надо считать достойными презрения, ведь они не научили тех <женщин> слушаться своих мужей и богов.
Когда мужчина изнасиловал девственницу или замужнюю женщину, от потерпевшей стороны зависит, стоит ли его сжечь, ведь он посягнул на самое ценное.
Когда некто первый познал девушку, он, а не кто другой, должен ее взять в жены. Если однако, он имеет трех жен, надо его отдать на растерзание собакам, ведь он нарушил устав наших богов, ведь та <девушка> до сего была вольна вступить в брак или быть не вышедшей <замуж>.
Если некто убил слугу своих милостивых богов, над ним имеют власть все друзья убитого и они могут его или убить, или оставить живым.
Когда некто <что-то> украл, так прежде всего надо побить его бичом, после — палкою, а затем надо отдать его собакам, чтобы сожрали вдалеке от наших богов.
Никто не может вынуждать другого работать, но может его добром поощрить <к работе>. Это дело согласия обоих.
Благородным будут считать того, кто со своим конем будет самым быстрым и самым ловким.
Если у мужа умерла жена, к нему может посвататься, которая <хочет> девушка, ведь недостойно, чтобы он днем и ночью тосковал.
Когда умер муж и осталась молодая жена, не беременная и без детей, она может посвататься ко всем не связанным <браком> мужчинам, чтобы дождаться младенца. После этого она будет вайдилоткой и до кончины (боясь смертельной кары) будет жить вне брака. Тогда её будет опекать общество.
Рассмотрим каждый из пунктов.
Первый пункт подтверждает иммунитет богов с позиции своей и других “сторон” и делегирует право принимать постановления Криве-Кривайтису — не только высшему религиозному, но и светскому властелину.
Определение положения высших богов должно защитить их от десакрализации. И это делается достаточно оригинальным образом: Криве-Кривайтису разрешено вводить новых богов, иначе говоря, он возвышен до уровня богов. Интересно и то, что названы высшие боги, однако не запрещается деятельность других богов, как утверждает Г. Береснявичус [6]. Наиболее вероятно, что это попытка свергнуть божества, которых чествуют другие традиции.
Второй пункт еще раз показывает верховенство Криве-Кривайтиса. Такую же норму можно найти в Ведах, где десятилетний брахман — это “отец” сорокалетнему королю.
Здесь же находим и описание процесса выбора высшего властелина — это показывает, что тот имел централизованную власть. Воспоминание о потомках свидетельствует об обязательности процесса наследования. Иначе говоря, этот устав должен поддерживать и сохранять новый теократический строй.
В третьем пункте внимание привлекает список прусских ценностей, в особенности образы “большой мягкой кровати” и “хорошего здоровья”.
Образ постели в старинных государствах (в Персии, Риме, Греции) считали свидетельством достатка и силы. То же можем сказать и о других зафиксированных здесь образах.
Выделяется фрагмент: “имея хорошее здоровье, будем услаждаться и танцевать”. Как видим из шестого и седьмого пунктов, можно допустить: пруссы верили, что через огонь можно избавиться от немощи и других пороков и перейти в высшее качество.
A. Греймас [7] допускает, что “здоровье” — не только здоровый (sanus), но и названный целым. Мы могли бы допустить, что пруссы верили, что тело, потерянное через огонь, “возвращается” в ином качестве.
Также здесь находим свидетельства об административном строе (отмечается форма управления, процесс выбора высшего повелителя) и основные уставы религиозного строя (названы высшие боги, говорится о выборности высшего священника, неминуемость расплаты и кары).
В четвертом пункте находим начала нормы международного права: охарактеризованы отношения с окружающими сторонами, очерчена территориальная единица, которую нельзя называть государством. Вместе с тем изложены основные пункты “внешней политики”. Каждого, кто поносит или вредит (богам), надо убить огнем и палками. Интересно, что засвидетельствован архаичный способ наказания не свойственный началу VI в. Тем более, уже с XVII в. перед Христом было бронзовое боевое оружие [8], которое могло быть орудием наказания — и это будет одним из противоречий, если мы примем VI cт. временем составления Уставов Криве.
В пятом пункте ясно видна господствующая позиция одной части жителей (пришлых). Ввиду того, что эта статья касается только тех, кто прибыл вместе с правителями, можно полагать, что этот раздел касался только части жителей — это форма целенаправленной ассимиляции. То, что прусы имели по несколько жен, свидетельствуют и буллы Папы и мирное соглашение Немецкого ордена и прусов от 7 февраля 1249 г.
В шестом пункте находим пример “спартанского” порядка — неполноценным “позволяется” покинуть мир. Однако существенная разница — непринужденность поведения.
Такой же образ можем встретить в Уставах Ману: бесплодную жену через определенное время можно бросить, но она всегда должна быть рада мужу.
Следует напомнить, что (само)сожжение для пруссов не тождественно убийству [9].
В седьмом пункте отмечается возможность принести в жертву младенца. Аналогии находим в Ветхом завете, только там вынуждают пожертвовать своим первенцем, здесь же это свободный выбор. В этом пункте находим еще одну характерную для культа предков черту — дитя принадлежит отцу.
Восьмой пункт характерен для многих религий. Законы Хаммурапи за неверность определяют смертельную кару. В Уставах Ману жену в этом мире не наказывают, только порочат, однако в посмертной жизни она “ужасно страдает”.
Заслуживает внимания закон о детях, недостойных быть вайдилами [10]: это можно сравнить с римским jus sacrum, где за некоторые проступки от божественной опеки отлучается не только преступник, но и его семья.
В девятом пункте снова видим характерную для патриархальной семьи черту — муж для жены есть бог [11]. В Уставах Ману находим связь и с второй частью этого пункта — когда за женскую непокорность порочат и ее семью [12].
Из контекста выделяется десятый пункт. Здесь находим женское право решать. Если сравнить с Уставами Ману, то там мужа наказывает общество, но не потерпевшая сторона [13]. Тут же находим интересный тезис, что девственность — это что-то “самое ценное”. Такая категоричность свидетельствует о значительном влиянии традиции, отличаясь от других пунктов, где видны попытки от неё отмежеваться.
Одиннадцатый и шестнадцатый пункты дополняют положение десятого пункта, словно выравнивая права, однако не расторгая условий — условия дополнены, а тех, кто их нарушил, ждет суровейшая кара. Интересно, что даются уже два аргумента, первый из которых касается вреда богам, второй повторяет десятый пункт.
В двенадцатом пункте находим свойственное многим ранним религиям положение про кровную месть. Здесь снова имеем факт свободного решения проблемы, общество и боги в конфликт не приглашаются.
Прогрессивный порядок определения кары, который находим в тринадцатом пункте, установленный, принимая во внимание поступок, независящий от объекта посягательства, показывает, что имущественные отношения не так важны, как семейные. В Веданте преступнику сначала выбирают легкую кару, после — тяжкую, затем — отнимают жизнь.
Стоило бы отдельно взглянуть на наказания. Процесс исполнения наказаний в одном пункте сформулирован достаточно четко, а в другом кара совсем не упоминается — это показывает, что система наказаний еще не сложилась. Упомянутые наказания можно разделить на две группы: 1) за причинение вреда богам; 2) за причинение вреда обществу. В Уставах находим пять пунктов первой группы. Наказывали двумя способами: отдавая собакам или сжигая. Как известно, смерть для пруссов — это не конец существования. Суть наказания — в процессе, т.е. более важен не сам факт, а исполнение наказания.
Наиболее суровое наказание — отдать на растерзание собакам “вдалеке от богов”. Это мы можем понимать не с позиции ситуации, а в связи с отношением к богам. Такое же наказание находим в римском jus sacrum (expatio). “Вдалеке от богов” означает нежелание вызвать божественный гнев. Отдавая собакам, скорее всего, отказывались от похорон, что значительно ужаснее самой смерти. Так мы можем интерпретировать и “сжигание вдалеке от богов”. В восьмом пункте обнаруживаем четкое описание процесса, из которого проистекает такой же итог, кроме того, здесь наказание частично касается и детей. Наказание за принесение вреда обществу уже совсем иного качества, за убийство, за посягательство на чужое имущество кара не так сурова, хотя и сохраняется возможность смертной казни . Именно возможность смертной казни и возможность похоронить (разрешено все, что не запрещено) — существенные качественные различия.
Четырнадцатый пункт можно объяснить только живучестью обычая, который епископ Христиан включил в Уставы. Однако если этот пункт убрать из контекста, он будет интересен упоминанием факта соглашения.
Пятнадцатый пункт тоже свидетельствует о традиции, которая не имеет ничего общего с правовыми нормами. Этот пункт интересен как свидетельство закрепления новых ценностей, свойственных патриархальному обществу.
Шестнадцатый пункт связан с шестым и девятым пунктами. Интересно, что он чуть ли не дословно соответствует закону Ману IХ, 2:
«Днем и ночью женщины должны зависеть от своих мужей <…> они должны удовлетворять их желания“. [14]
В семнадцатом пункте положение упомянутых вайдилоток почти соответствует положению римских весталок (их опекало общество, вынуждая жить нетронутыми). Существенное различие в том, что вайдилоткой могла стать замужняя женщина, перед этим родив ребенка. Этот закон чисто религиозного характера, религиозная норма.
Примечания общего содержания
Дошедшее до нас описание Брутеновой религиозной реформы, — это памятник религиозного права, интересный прежде всего тем, что форма, которая придана Уставам, опережает эволюцию содержания. В современном праве законом принято называть ту норму, которая: 1) обязательна; 2) установлена высшим законодателем.
Если верить легенде, Криве-Кривайтис и был высшим властелином, о чем свидетельствует второй пункт. Так, взглянув на Уставы, имея в виду это условие, можно увидеть, что только половина из них имеет черты законов. Эти Уставы можно приравнять к Законам Ману, которые являются сборником скорее этических, чем религиозных или правовых норм (хотя от них не отказываются, а даже основываются на них).
Если сравнить “законы” этого периода или даже значительно более ранних времен, легко можно заметить два выразительных различия: 1) не выделяются общественные положения — все одинаково вынуждены исполнять законы; 2) все наказания физические — имущественных нет.
В уставах и Хаммурапи, и Ману, и варваров многие наказания касаются имущества преступника. Возникает вопрос: сложились ли торгово-денежные отношения или частная собственность, которая вызывает эти отношения и законы, которые защищают эти отношения? Ответа на этот вопрос пока нет.
Это можно было бы объяснить несколькими причинами.
Первое. Эти законы — собрание религиозных норм, которые соответствуют Десяти Заповедям христианского Бога. Однако здесь имеются и основы уголовного кодекса, что не свойственно подобным уставам.
Второе. Во время появления законов торгово-денежные отношения еще не сложились, но археологические исследования показывают, что торговля с окружающими сторонами происходила уже на рубеже эпох [15]. Не будем забывать, что торговля янтарем охватывала достаточно большое пространство. Подтверждение того, что прусы сталкивались с торговыми отношениями, находим в хронике С. Грюнау [16].
Третье. С. Грунау, Л. Давид, Э. Стелла процитировали далеко не все законы, но лишь выбранные с определенной целью из общего контекста. Это наиболее правдоподобно.
Пер. с лит. А. Микус (по: Petrikas T. Dėl Brutenio ir Videvučio reformos Prūsijoje (teisė ir religija) // Prūsijos kultūra / Sud. G. Beresnevičius, I. Narbutas (Senovės baltų kultūra. <Вып. 3>). Vilnius, 1994) (Источник)
Пер. с бел. J. K.
* * *
[1] Schilling W. Recht und Religion // Die Religion in Geschichte und Gegewart. 3. Aufl. Bd 5. Tübingen, 1989. C. 820-821.
[2] Šimėnas V. Videvutis — legenda ar tikrovė? // Vakarų baltų archeologija ir istorija. Klaipėda, 1989. С. 41-48.
[3] Beresnevičius G. Prūsų pagonybės reforma // Sietynas. 1989. № 5. C. 72-93.
[4] Свод <уставов> цитируется по статье В. Багдановичуса (Bagdanavičius V. Brutenio religinės ir politinės sąrangos įsteigimas Prūsuose // Prūsijos kultūra… С. 66-68) і Ж. Ёніласа (J. J. Brutenas ir Vadevutas. Klaipėda, 1929. С. 39-41).
[5] Титулы приводятся по: Grunau S. Preussische Chronik // Baltų religijos ir mitologijos šaltiniai. T. II. XVI a. Vilnius, 2001. C. 54. (Зацем рэд.)
[6] Beresnevičius G. Prūsų pagonybės reforma. C. 77.
[7] Greimas A. J. Apie dievus ir žmones. Vilnius, 1990. C. 153.
[8] Gimbutienė M. Baltai priešistoriniais laikais. Vilnius, 1985. C. 61.
[9] Mannhardt W. Letto-Preussische Goterlehre. Rīga, 1936. С. 42.
[10] Grunau S. Preussische Chronik. Leipzig, 1875. C. 46.
[11] Tamošaitis A., Kairys J. Hammurabio įstatymas. Kaunas, 1938. C. 51.
[12] Там же. С. 54.
[13] Там же. С. 115.
[14] Там же. С. 178.
[15] Gimbutienė M. Baltai priešistoriniais laikais. C. 87.
[16] Grunau S. Preussische Chronik. C. 94-96.
Источник